Кто хозяин у частной школы?
Казалось бы, ответ прост: тот, кто ее создал и содержит. Но
на самом деле все ее существование зависит от воли
чиновника
Год спустя... Год назад в Стерлитамаке закрыли
частную школу “Вита”. Закрывали ее долго, мучительно, с огромным
скандалом и затяжным конфликтом. Прошел год, и мы попросили бывшего
директора “Виты” Елену Бродскую вернуться к тем событиям и объяснить нам и
себе, что же тогда произошло. ...Они приходили неожиданно. В первый раз
нагрянули, когда арестовывали наши школьные документы, складывали их в
большие коробки из-под игрушек. Неожиданно появились во второй раз и
перевернули вверх дном учительскую и медицинский кабинет (?!). Вдруг
появились поздно вечером у дверей четырех квартир наших сотрудников в
начале 1999 года. Слова “следствие”, “подозреваемый”, “обыск” приводили в
ужас наших близких, изумляли приглашенных в качестве понятых соседей. Мы
же начинали привыкать к этим терминам: к плохому, как к хорошему,
привыкаешь быстро. Люди в камуфляже, деловито общаясь по рации, рылись
в наших личных вещах, выдвигали ящики, заглядывали в самые пыльные углы –
искали подтверждение “преступной деятельности” “Виты”. Искали, но не
находили. Они не давали себе продыху недели напролет: допросы, опросы,
прослушивание телефонов, бесконечные вызовы по делу и без дела сотрудников
школы, родителей, учащихся. Соответственно этике своей профессиональной
деятельности они вели себя по-разному: то упивались вежливостью, то
откровенно запугивали. Параллельно с ними – органами ОБЭП – в целях
выявления “преступной деятельности” и следов наших финансовых афер плечом
к плечу трудились налоговая инспекция, КРУ и прокуратура. Одновременно шли
фронтальные проверки по линии ГУНО и министерства. Надо отдать должное
мужественным родителям учащихся “Виты”. Они не только продолжали обучать в
опальной школе своих детей, но и метались по коридорам ГУНО, ездили в
Министерство образования, даже обратились в администрацию президента.
Сначала высокие чиновники обещали во всем разобраться, потом перестали
смотреть им в глаза. Это еще аукнется нашим родителям позже, когда в
январе 1999 года витовцев откажутся принимать в городские
школы. Обращались в разные инстанции без особого успеха и мы. Но куда
мы, собственно, могли обратиться? В адрес тех самых организаций, которые
грозили нам судом, следствием, тюрьмой, если не... Если не что? Это мы
поняли позднее. А тогда на любое наше обращение отвечали категорически:
“Сначала докажите!” Последней каплей, приведшей упирающуюся в своей
правоте “Виту” к закрытию, явилось лишение старшего звена школы
государственной аккредитации в связи с отсутствием химической лаборатории.
(Это при том, что ни в одной аккредитованной частной школе республики ее
нет и в помине. Откуда химической лаборатории взяться в помещении, ранее
принадлежавшем детскому саду?) Впрочем, если бы она у “Виты” в то время и
была, непременно выяснилось бы отсутствие чего-нибудь другого. Никто не
заставлял нас закрывать школу. Я заявляю это с полной ответственностью.
Это мы сделали сами в здравом уме и памяти. Продолжать обучать детей в
таких условиях дальше было уже невозможно. Не из-за истерзанных педагогов.
Из-за детей. Школа с каждым днем все больше напоминала полигон для военных
действий, на котором взрослые играли в “Зарницу”, не соблюдая никаких
правил, забывая о детях. 14 января 1999 года мы закрыли “Виту”, а 15-го
получили документ о присвоении нам статуса “Экспериментальная площадка
РФ”. Посмертно. “Виты” уже не было. Можно назвать множество причин,
почему погибла “Вита”. И постоянное отсутствие денежных средств, и
тщательно организованная травля, солидно подкрепленная пасквилями
уволенных когда-то учителей, но главная причина видится все-таки в другом.
Из девяти частных школ, что открылись в 1993 году в республике, выжили
только шесть. Не верю, что статистика по Федерации в целом выглядит более
оптимистично: эпоха частных школ катится к закату. Явившись в начале
90-х частью предвыборной платформы экс-президента РФ, не станет ли
негосударственное образование теперь одним из несостоявшихся эпизодов
многострадальной школьной реформы? Или перестройки нашей жизни в целом? У
нас нет заблуждений относительно общественного мнения, мы и не
рассчитывали на массовую поддержку. Но у нас была и есть четкая и простая
программа определенной группы людей. Мы хотели, чтобы это была школа
какой-то части общества. Той части, которая может выразить свои
образовательные потребности и интересы. Свои, частные. Но оказалось – это
невозможно. А если это не так, то почему у частников так мало защитников?
И почему им открыто противостоят “государственные” люди? После закрытия
школы следствие вяло тянулось еще полгода, дважды прерываясь в связи с
“отсутствием состава преступления”. И наконец мягко сошло на нет. Видимо,
перестав быть сотрудниками частной школы, мы автоматически стали честными
людьми и законопослушными гражданами. У нас ведь теперь нет частного
интереса к образованию. Точнее, интерес-то остался, а вот возможность его
реализовать исчезла. Несколько слов о главных участниках событий,
которые были описаны выше. Бывшие воспитанники “Виты” учатся в городских
школах, кто-то из них адаптировался в новых условиях, а кто-то не может
этого сделать до сих пор. Особенно те ребята, которые обучались в частной
школе с 1-го класса. Педагоги за истекший год обрели с грехом пополам
новые рабочие места. Бывшего директора “Виты”, то есть меня, в городе уже
нет: забрав детей, я переселилась в другой город, где опять учу ребятишек.
Наш главный бухгалтер, обладающий железным характером и такой же силой
воли (благодаря этим ее качествам и высокой профессиональной грамотности
“Вите” удалось перед следствием отстоять свое честное имя), продолжает
борьбу за справедливость. Недавно она позвонила мне со словами: “Ты как
хочешь, а я буду продолжать. Даже если мы ничего не выиграем, они должны
открыто признать свою вину”.
А в это время в Павловске
Год назад в Павловске, под Петербургом, открылась частная
школа “Надежда” им. А.Горчакова. Открыл ее предприниматель Сергей
Гутцайт. Павловск – это та часть Царского Села, которая по каким-то
причинам отошла от Пушкина. Школу Сергей Эдидович открыл в доме, который
до революции был дачей А.Брюллова, брата знаменитого художника. Наверху
этого дома сохранился маленький планетарий, потому что брат Карла Брюллова
был астрономом. Да и сам дом какой-то сказочный, таинственный – масса
маленьких комнаток, винтовая лестница, недалеко – крепость Бип. В школе
учатся 18 мальчиков – только мальчики. Потому что идея Сергея Гутцайта
была в том, чтобы возродить Царскосельский лицей, возродить то
образование, которое формирует у человека государственное мышление.
Мальчики живут в школе. Ни в чем не нуждаются. Обычно в таких случаях
говорят: обучение в школе бесплатное. Но мы ж понимаем, что когда говорят
“бесплатное”, то это лишь означает, что не называют того, кто за все
платит. Ничего бесплатного, особенно образования, как известно, не бывает.
В “Надежде” за все платит С.Гутцайт. Живут мальчики по двое в очень
уютных комнатах, в каждой комнате – туалет и душ. Шесть учителей, все
очень талантливы, правда, я был только на уроках истории и математики, но
потом долго сидел с учителями и Сергеем Эдидовичем, пил чай и обсуждал,
какой быть дальше этой школе. Дело в том, что лицеистов набирали
каждые три года, а не каждый год, и в школе Надежда” хотели бы повторить
этот опыт. Но, с другой стороны, понимают, что время иное и общение со
сверстниками необходимо. Вообще хотя основатель школы говорит, что
далек от педагогики, ведет он школу мастерски. Например, доплачивает
учителям за то, что посещают уроки друг друга. Он и сам сидит на уроках,
при этом страшно мешает учителям, потому что все время вмешивается и даже
спорит с учителями прямо на уроке. Школа в его понимании – это такая
семья, где добрые отношения и в гости приходят интересные люди. – Если
дать мне волю – я детей испорчу, – говорит Сергей Гутцайт. В день моего
приезда у них после занятий был еще каток, потом театр, а после театра –
ужин в ресторане. Десятилетние мальчики ходят в ресторан ужинать, чтобы
уметь ходить в ресторан. После театра. А еще они хотят повесить
расписание на семь лет вперед, а еще строить шхуну и еще, чтобы была не
только библиотека, но и маленькая комната, например, та, где стоит
пианино, чтобы там каждый мальчик мог один сидеть и читать. Потому что
людям одиночество необходимо так же, как и общение с другими. ...А
узнал я об этой школе на январском совещании работников образования в
Кремле. Так случилось, что у меня была возможность задать Валентине
Ивановне Матвиенко несколько вопросов. Конечно, я не мог не спросить о
том, какой она видит школу будущего. И вот ее ответ: – Какой бы я
хотела видеть школу завтрашнего дня? Недавно я побывала в одной
негосударственной экспериментальной школе в городе Павловске под
Петербургом. Ее решил создать один меценат на свои средства. Это школа для
мальчиков наподобие пушкинского лицея. Я познакомилась с содержанием
работы этой школы, и вы знаете, настолько приятно было видеть этих ребят,
раскрепощенных, свободно мыслящих, широко эрудированных. В этой школе, ее
имя “Надежда”, образование сочетается с очень разными воспитательными
возможностями. Вот если бы таких экспериментальных площадок, таких
изюминок у нас было больше, то и вся наша школа была бы другой... Но
эти две истории, одна из которых разочаровывает, а другая обнадеживает,
наталкивают на размышление: почему каждый раз судьба нестандартной школы
реально зависит не от законодательства, а от самоуправства чиновников и
людей, вообще далеких от школьных проблем? Сегодня мы продолжаем эту тему
в статье Ирины Невежиной, которую вы можете прочитать на третьей странице
нашей газеты.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о
данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
Содержание этого
номера |